АутопсияМартирологСпиритический сеанс
ПроизведенияИгрыСтатьи
Сердце Черного Льда

ГЛАВА II

Сказки тайги

январь 400 года от Коронации

Алан Атмос, Мастер Недр

1

Сон или явь?

Долгие часы поисков оставили его ни с чем.

Ни обрывка ткани, ни капель застывшей крови. Ничего.

Его тело окоченело, ноги еле передвигались. Холод пробрался внутрь и сжал сердце. Сейчас он не был способен даже испытывать отчаяние. Только холод.

Чувства Алана умерли. Уцелел только проклятый разум, твердивший: «Ничего нельзя сделать, ничего, ничего».

Так уже случалось с ним, когда он потерял Мару, жену. Все эти годы он боялся, что история повторится. Как змея укусит себя за хвост – аллегория в духе бородатых философов из Толоса, любителей вина и крепких мальчишеских задов.

Кому лучше знать, если не им, гражданам Трижды Разрушенного Города?

Когда твои мысли начинают блуждать в дебрях, а тело отказывает тебе в повиновении, время проявить беспокойство.

Повернуть к дому. Натопить парилку, растереться настойкой с медом, принять добрую меру настойки внутрь. Выпарить из себя ледяное оцепенение, недобрый погляд тайги. Упасть на нерасстеленную кровать. Уснуть и видеть во сне Мару и Миху. Живых.

2

Во сне ему нет покоя. К Мастеру Недр приходит буран, отнявший у Алана жену и сына.

Яростный ветер и колючая метель. Старые ели клонят острые верхушки друг к другу. Стонут. В бешеной пляске снежинок Алану видятся неведомые фигуры, без головы, но с длинными цепкими руками и ногами волка.

Тангу говорят, что буран поднимают слуги Йоро-Атын, Старой Волчицы. Злые, вечно голодные духи зимней ночи. Их любимая пища – теплая душа заблудившегося путника. Тот, у кого они ее выпьют, становится йоро-мангу, оборотнем с ледяными глазами и черной кровью.

Алан Атмос, рудознатец высокого ранга, не верит в Волчицу, ночных духов и йоро-мангу. Он верит в человеческий разум, создавший Свечи Тревоги. И что с помощью Свечи он сможет запалить немного валежника и согреться. Иначе его душа застынет вместе с телом.

3

Отец рассказывал ему: когда он совсем мальчишкой приехал в Хлад, местные устроили охоту на одного оборотня. Собаки выгнали йоро-мангу к самому поселению, и отец видел, как охотники застрелили его из своих маленьких тугих луков.

Отец говорил – издалека кровь и вправду показалась ему черной. А потом тангу уволокли тело и сожгли.

Управляющий сказал, что не допустит впредь таких зверств, и отправил в поселок тангу отряд стрельцов и Снежных Следопытов.

Что-то не сладилось у них в поселке. Подвел толмач или гордые тангу оскорбились вторжением городских людей. Об остальном отец говорил неохотно, мрачнел.

Алан пробовал расспрашивать местных, из тех, кто прижился на окраине Хлада. Но они лишь крутили головами: «Нет знаем, нет видели».

Старый дед Ойон, который точно знал и видел, тоже отказывался говорить. «Нехорошее случилось», – вот и все, что удалось от него добиться.

4

Почему он думает об этом вместо того, чтобы искать хворост? Почему мысли о давно минувшем упрямо лезут в его голову, как навязанные. Откуда он знает, что именно этой тропой гнались собаки и охотники за убегающим оборотнем?

По следу из черных капель крови, сбегавших из раны под левой лопаткой. Туда ударил копьем молодой ученик шамана, не ведавший, что так не убить йоро-мангу. Сердце оборотня уже мертво.

Они гнались за ним, чувствуя, что оборотень бежит к Холодному Поселению. К глупым большим людям, которые не верят в йоро-мангу и в его злую власть.

Гнались от самой Ледяной Котловины, где будущий йоро-мангу, глупый большой человек, искал золото, а нашел осколок Мертвой Звезды.

Осколок выпил его кровь и с ней душу. Превратил его в оборотня, слугу подземных голосов Кагалыма.

Осколок попросил еще крови. Голоса из-под земли попросили привести в Котловину других людей.

Йоро-мангу послушался своих новых хозяев. Он вышел из Кагалыма, унося за пазухой осколок Звезды, превращающий людей в оборотней с мертвым сердцем.

На границе Ледяной Котловины его встретили тангу. Они охраняли проклятые места с тех пор, как Большой Осколок Мертвой Звезды упал на них с небес.

С тех пор как этот край стал Гиблым и в его земле поселились голоса, отнимающие у людей разум.

С тех пор, как Лунный Волк посмотрел в черное зеркало Большого Осколка и оттуда вышел его злой брат, Сай Оллах. Хозяин Кагалыма. Отец Волчицы Йоро-Атын, вскармливающей духов бурана и оборотней-мангу своим ледяным молоком.

С тех пор, как на востоке утонула Другая Земля, а на юге треснула пополам Гора До Небес. И настали, как говорят старики вроде деда Ойона, Плохие Времена.

Стук в дверь.

– Алан! – голос Мая, капитана Следопытов. – Просыпайся, Мастер!

Значит, все-таки сон.

Миха Атмос, сын Алана Атмоса

5

Михе тоже снились необычные сны.

Ему снилась чужая земля, закованная в панцирь вечных льдов. Высоко в небе светила, но не грела звезда цвета запекшейся крови. С каждым днем она тускнела, и льды становились все толще.

Он уже знал обитателей далекой земли. Мудрый древний народ, они населяли огромные железные Города.

Эти Города не стояли на месте, как города Россыпи. Их приводила в движение сила огромных паровых машин и тысяч людей, вращавших гигантские зубчатые колеса. Железные Города катились по ледяной пустыне вслед за солнцем, их дымящие трубы задевали облака.

Но так не могло продолжаться вечно. Горючего для паровых машин не хватало, не хватало тепла и пищи. Люди умирали, и большие колеса останавливались. Вместе с ними останавливались и умирали Города.

Те, кто уцелел, принялись воевать друг с другом. За горючий материал, за еду и новых рабов, которые будут вращать колеса. Убивать других, чтобы жить самим.

Они создавали ужасные боевые механизмы изо льда и железа, снежных големов, огромные паровые катки и тараны, птиц с лезвиями вместо крыльев. Их разум, тысячелетия трудившийся над созиданием, теперь был занят одним разрушением.

Но на каждое оружие находилось другое, более совершенное. На каждую броню снаряд. Живой разум не справлялся, не успевал за обличием смерти, менявшимся каждую минуту.

Тогда они построили новые машины, совершеннее всех, что создавались раньше.

Они научили эти машины думать.

Думать о смерти.

6

Миха видел эти машины. Жители Городов называли их Исчислителями.

Первые Исчислители были предназначены для определения наилучшего курса Города и управления его механизмами. Они состояли из множества шипастых валиков, цепляющихся друг за друга, цепей, приводивших валики в движение, и круглых серебряных дисков с отверстиями, в которые попадали шипы валиков.

С помощью дисков люди давали Исчислителям задания. Людей, допущенных к Исчислителям и владеющих языком отверстий, языком машин, называли Машинистами. Именно они правили Городами и решали судьбы мира.

Машинисты развязали Войну Городов. Они вложили в Исчислители задание изобрести новое оружие, которое уничтожит всех врагов.

Одна думающая машина создала Прерыватель. Прерыватель делал живое неживым. Сразу и навсегда.

Прерыватель оказался плохим оружием – он не оставлял рабов. А без рабов победители ненадолго пережили побежденных. Их Город стал еще одной мертвой глыбой в ледяной пустыне.

Тогда другой Исчислитель изобрел способ на время возвращать неживое к жизни. Точнее, не к жизни, к ее подобию в недрах механизма, питающегося остатками витальной силы.

Механизм, приводимый в действие токами умирающего человеческого тела, назывался кадавром.

Кадавры очень быстро наводнили Города. Они поглощали мертвые тела и мастерили новых кадавров из подручного металла. Они были великолепными солдатами – не боялись боли, не знали жалости и колебаний. В этом они были похожи на своих создателей. За столетия жизни среди механизмов Машинисты искоренили в себе все, что омрачало чистоту их разума.

Даже желание жить. Они существовали, чтобы поддерживать работу своих машин. Во всем мире их интересовало только бесперебойное вращение валиков и шестеренок в железном чреве Городов.

Так хозяева стали рабами. Так мир и населявшие его люди встретили свою гибель.

7

Живых людей становилось все меньше. Но и армия кадавров начала таять, когда их голодные тела стало нечем кормить.

Война прекратилась. Три последних Исчислителя заключили между собой мир, решив объединить свои мыслительные возможности. От их Городов к тому времени остались только огромные центральные Башни. Остальное было брошено за ненадобностью.

Сын Атмоса видел, как три Башни из черного железа съехались посреди ледяной пустыни. Бледная тень от них протянулась на полмира. Все три были похожи одна на другую – Исчислители мыслили одинаково.

Каждая Башня была цилиндром, вложенным в полый винт-спираль. По изгибам спирали нескончаемым потоком внутри и снаружи сновали кадавры, приводя ее в движение. Спираль вращала огромные дисковые катки в основании Башни и заводила внутренние механизмы цилиндра – топки, поршни, противовесы.

Кроме того, в цилиндре помещались камеры-ячейки, вмещавшие последних людей. В этих камерах они рождались, работали и умирали. После смерти за ними приходили кадавры, чтобы люди и дальше могли служить Башне. И Исчислителю.

Смерть не давала освобождения.

Три Башни протянули между собой цепи, по которым скользили подвешенные серебряные диски. Так Исчислители говорили друг с другом.

Миха не знал, сколько времени по человеческим меркам продолжался их разговор.

Он закончился только тогда, когда солнце чужого мира погасло окончательно. И мир погрузился в вечную ледяную ночь.

Исчислители приняли решение.

8

Огоньки человеческих ячеек на внутренних стенках цилиндра начали гаснуть.

Во сне Миха закричал от ужаса.

Машины убивали населявших Башни последних людей, чтобы не тратить на них тепло. Взамен они получали, пусть на короткое время, новых кадавров. Времени должно было хватить, чтобы осуществить задуманное.

Они убили даже Машинистов. Кроме трех главных, которые к тому моменту были больше механизмами, чем людьми.

Машины остались последними средоточиями мысли на ледяной поверхности умирающего мира.

Потом они стали одним.

Башни слились, и вместе с ними Исчислители собрались в одно целое.

Единый Исчислитель.

И он точно знал, что ему делать дальше.

9

Железная Башня начала вращаться, превратившись в гигантское сверло. Она прошла сквозь вековые льды и погрузилась в землю.

С каждым поворотом винтовой оболочки она забиралась все глубже. По дороге она оставляла бесполезные, отслужившие сегменты. Она двигалась к последнему источнику тепла, необходимого Исчислителю.

К стынущему Сердцу далекого Мира.

Острое основание черной Башни пронзило Сердце.

Выпило из него остатки тепла и жизни.

Во сне Миха застонал от боли, пронзившей его грудь.

Сердце превратилось в черный лед, окутавший остатки Башни. Охваченный холодом Исчислитель прекратил свою работу, и его кадавры впали в спячку. Замерла полужизнь трех Машинистов, рабов-повелителей Башни.

Миха задрожал от холода, обхватывая себя руками.

Мертвая оболочка мира треснула вокруг Черного Сердца.

Сердце треснуло вместе с ним. Его осколки разлетелись в немую ночь, царящую между звезд.

Некоторым из осколков была суждена вечность скитаний. Некоторые пересекли вечность и упали на землю иного мира.

Солнце нового мира было молодо. Сердце полно жизни.

Этот мир когда-то принадлежал Ушедшим Народам – дриатам, эронам, эрвидорам, вериди. Теперь его делили между собой люди. Лорды Оправ, владеющие силой Сердечных Камней. Жители городов Россыпи, управляемых Братствами Мастеров. Крестьяне, мореплаватели, кочевники.

Среди них Мастер Алан, отец Михи. Суровый капитан Снежных Следопытов Май Сурга. Дед Ойон, старый тангу.

И он сам, Миха Атмос, падающий с небес вместе с осколками оледенелого Сердца чужого мира.

Прямо в объятия другого сна.

10

«Объятия» здесь не для красного словца.

Миха уже вошел в тот возраст, когда сны о женщинах снятся чаще прочих. И если раньше к нему приходила в основном мать, чтобы обнять и утешить, то в последнее время дела приняли другой оборот.

Во сне к Михе являлась дочка соседа-плотника. Рябая с лица, но отменно грудастая. А еще племянница управляющего Хладом, заводная, вертлявая, девка-огонь.

Сны эти были горячие, стыдные и частенько после них приходилось тайком от отца затирать снегом простыни.

Но они ни в какое сравнение не шли с тем, что снилось Михе сейчас.

Снилось ему, что лежит он, свернувшись, как ребенок в материнском животе. Весь окоченевший от страшного холода. И кажется, нет такой силы, чтобы его развернуть.

Однако кроме силы находится другое средство. Мягкие ладони охаживают Михину спину, натирая ее то ли маслом, то ли нагретым жиром. Пробираются у него подмышками к груди, размазывают там, по животу, опускаются ниже.

Сначала Миха и не чувствует ничего. Так сильно его прихватило холодом. Но живое тепло от ладоней постепенно начинает действовать. Оно перетекает в низ живота, сходится в горячий комок.

Миха вздрагивает, пытается перевернуться. Тело отчего-то его не слушается. А ладони продолжают трудиться над ним, трут и сжимают его бедра.

Хозяйка ладоней прижимается к нему сзади маленьким крепким телом. Между лопатками Миха чувствует ее твердые острые груди. Волосы на шее шевелятся от ее дыхания.

Вот теперь тело будто готово Михе послужить. Он начинает поворачиваться в масляном кольце рук, стремясь увидеть ее лицо. Но выходит у него опять-таки не очень. А тут еще во всем теле начинается неприятное колотье. Как в отсиженной ноге, если вернуть к ней приток крови.

Она все сильнее трется о Михину спину своим телом. Он чувствует мягкий живот, горячие подмышки, видит ее колени, когда она обхватывают его сзади ногами. Миха понимает, что она гораздо меньше его ростом.

Ему наконец-то удается хоть немного совладать с собой и перевернуться кое-как на спину. Она тут же оказывается сверху на нем, плотно прилегая всем своим небольшим телом. Миха все еще не видит ее лица, спрятанного у него между ключиц. Только ее черные волосы, распущенные по плечам. Они подстрижены коротко, на уровне верхнего позвонка.

Так стригутся незамужние девушки тангу. Сын Атмоса с удивлением признает в хозяйке своего сна дикарку. Ну да, поэтому и небольшой рост и необычный темный, с синим отливом цвет кожи.

Как следует удивиться он не успевает. Рука девушки пробирается между их телами. Ловко сжимает Миху пониже пояса, там, где раньше ласково пробудила его ладошками. И раскрыв бедра пошире, впускает сына Атмоса в себя.

11

«Это был не сон», – первое, что он думает, открывая глаза.

Не было в его снах ничего похожего на чувство, которое он испытал в конце. Когда бедра тангу сжались изо всех сил, выжимая его полностью, до капли.

В то мгновение ему показалось, что сердце сейчас вырвется из груди. Тепло вытянувшейся на нем девушки затопило его целиком, прогоняя последние остатки сковывавшего Миху холода. Он даже смог поднять руки и обнять ее, прежде чем провалился в темноту без сновидений.

Последнее, что запомнилось,– как их сердца бились рядом – удар в удар.

«Где она?» – думает Миха. Дикарки больше нет с ним, он лежит один под целым ворохом шкур. «Где я?».

До Михи доносится резкий запах чинги – травы, которую местные курят, предварительно высушив и измельчив. Еще, говорят, чингу варят, но в таком виде она делает человека сонным, глупым и недобрым. Миха слышал от друзей, что варить и пить чингу придумали каторжане. Так они коротают долгие ночи и дни в Кагалыме.

Вслед за запахом до Михи доносится знакомый сухой кашель. Вроде очень тихого лая. Повернув голову на кашель, он уже знает, кого увидит.

12

Плоское лицо с торчащими кустистыми бровями, крючковатым носом и большими кругами вокруг глаз. Еще расшитая шапка с загнутыми вверх углами, точно совиные «ушки». Человек-сова.

Ойон-атын, как уважительно зовут его местные. Дед Ойон, Старая Сова, так дразнят его мальчишки из Хлада. Он не обижается.

Старый тангу никогда не обижается и не злится, сколько помнит его Миха Атмос.

Даже когда пьяный стрелец из лагерной охраны сбил с него «совиную» шапку и наступил на нее грязным сапогом, он не обиделся. Покачал только лысой головой, кряхтя, наклонился и поднял шапку с земли.

Миха, которому было тогда одиннадцать, подошел и стал рядом.

– Ты, наверное, очень добрый, Дед Сова, – сказал он.

– Почему? – удивился тангу. – Почему я добрый, сын Атмоса?

– Ну, ты ничего плохого не сказал про человека, который наступил на твою шапку.

Дед Ойон засмеялся. Смех у него был тоже как лай, его сложно было отличить от кашля.

– Зачем плохое говорить? – спросил он, отсмеявшись. – Тот человек сам себе сделал плохое. Сегодня он наступил, завтра на него наступят.

Он посмотрел на Миху птичьим глазом, и мальчику стало не по себе.

– Старый Ойон не добрый, сын Атмоса, – сказал тангу. – Но старый Ойон и не злой. Старый Ойон – как старая ель. Не будешь трогать ее без нужды, не уколешься.

Слова тангу врезались Михе в память. Наверное, из-за окончания истории с тем самым стрельцом.

Неделю спустя на тракте случилось происшествие. Свидетели клялись, что древняя могучая ель без всякой причины выворотилась из земли и обрушилась на лагерный конвой. Будто шагнула вперед и упала.

Придавив одного-единственного человека. Незадачливого стрельца, обидчика деда Ойона.

13

Дед Ойон боком, по-совиному смотрит на Миху. В зубах у него длиннющий чубук трубки. Трубку он держит правой рукой, левой помешивает лопаткой в котелке над огнем.

Дым из трубки и от костра, белый пар из котелка тянутся вверх, к круглому отверстию в крыше улэйа.

– Хатэ уходила, ты уже спал, – говорит дед Ойон. – Я приходил, ты еще спал. Долгий сон у тебя был, Миха.

– Кто такая Хатэ? – из всех вопросов сейчас этот интересует Миху больше всего.

– Дочь Майатэ, охотница. Это она нашла тебя. И она согрела тебя, как полагается женщине тангу.

Щеки Михи загораются огнем.

– Так уж полагается, – бурчит он. – Надо было так меня согревать.

– Надо было, – кивает дед Ойон. – Когда Хатэ нашла тебя, ты лежал в снегу. Ты был совсем плохой, совсем замерз. Едва дышал. Если бы не она, ты бы уже умер, Миха.

– А что я делал в снегу?

Он правда не помнит. Буран, волки, Котловина… Дальше провал. Как под лед, в темную стылую воду. В холод.

– Я же говорю, лежал, – дед Ойон прячет совиное лицо в дым трубки.

Ясно, что большего от хитрого тангу не добиться. Когда захочет, скажет сам.

Дед Ойон снимает котелок с огня, достает чашку-долбленку. Осторожно наливает в нее густое варево.

– Вот тебе. Выпей.

Миха откапывается из шкур и протягивает руку за чашкой.

– Что это? – отвар пахнет незнакомо и резко. – Это от простуды?

– Это от «дурного следа». Пей.

«Дурным следом» местные зовут сглаз и порчу. Они верят, что злой колдун может вынуть след из земли, и тогда с его владельцем случится нехорошее.

– А разве от «дурного следа» отвары помогают? А кто на меня его навел, дед Ойон?

Старый тангу морщится.

– Ты не говори, а пей. Много слов, мало времени. Пей, а Ойон-атын будет тебе рассказывать, Миха.

Дед Ойон, тангу из Гиблого Края

14

Много, очень много зим назад Старик Йосотыр устал держать небо.

Небо соскользнуло с его плеч и стукнулось о верхушку Горы. Гора треснула, и из нее потекла огненная кровь. В этой крови жили духи с крыльями птиц, телами людей и лицами ящериц.

– Это же эрвидоры, Ушедший Народ, – Миха оторвался от чашки, глаза его заблестели. – Я видел рисунки в «Записках».

– Пей и молчи. Эрвидоры, как вы их называете, стали править Нашей Землей. Но это было потом.

В день, когда упало небо, с него скатилась звезда. Это была плохая, мертвая звезда, поэтому она не удержалась на небе.

Звезда раскололась на три части.

Первый Осколок, самый большой, упал в трещину в Горе. Мертвая звезда была очень холодная. Огненная кровь Горы от нее остыла, превратилась в черное стекло.

Второй Осколок упал за Горькой Водой, на Другую Землю, родину безлицых людей.

Третий Осколок упал здесь, в земли тангу.

15

Там, где упала мертвая звезда, земля раскололась.

Их расщелины вылез Черный Брат, Старая Волчица и много-много злых духов. Они стали хозяйничать в Кагалыме. Многих людей погубили, многих превратили в йоро-мангу.

Настали Плохие Времена.

Но Старик Йосотыр не забыл своих детей. Он прислал к ним Небесного Человека.

Человек научил нас, как прогонять Сай Олаха и Йоро-Атын. Он показал, как справляться с йоро-мангу.

Перед тем, как вернуться на небо, он сказал нам охранять Гиблый Край. Чтобы никакое зло не могло ни выйти из него, ни вернуться туда.

Так мы и поступали с тех пор. Стерегли Ледяную Котловину и Кагалым, гоняли духов, ловили оборотней.

Пока в наши земли не пришли большие белые люди.

Они принесли с собой огненную воду, чтобы пить, огненные палки, чтобы убивать. И большую беду они принесли тоже.

16

Белые люди не знали про Сай Олаха и не верили в его злых слуг.

Они знали, сколько звезд на небе и деревьев в лесу. Верили в силу огненных палок и ползающих железных коробок.

Еще они верили, что если у них будет много желтого золота, им станет хорошо.

Черный Брат сделал так, что в Гиблом Краю завелось золото. И белые люди стали ходить в Кагалым.

Одних убил холод. Другие достались волкам и рысям. Третьим повезло, и они ушли ни с чем.

– Хорошее везение, - опять не выдержал Миха. – Рыться в Кагалыме и уйти ни с чем.

– А ты думаешь, везение – добыть золото в Краю Сай Олаха? – дед Ойон цокнул языком. – Ты неправильно думаешь. Это плохое золото. Тому, кто ищет его, и тому, кто найдет, будет беда. Рано или поздно, но обязательно будет.

17

Один человек пришел в Кагалым, чтобы найти там беду.

Он дошел до Ледяной Котловины, до самого логова Сай Олаха.

Черный Брат с радостью сожрал его темную жадную душу. Он сделал искателя золота оборотнем. Злым и голодным йоро-мангу.

Сай Олах послал его в поселок, чтобы тот привел других людей. Черному Брату нужно было много слуг – раскопать Большой Осколок мертвой звезды. И с ним очень большое зло.

Миха Атмос, сын Алана Атмоса

18

– Очень большое зло, – повторил дед Ойон.

Михе стало холодно. Под тремя мохнатыми шкурами, в протопленном улэйа, с чашкой горячего отвара в руках он затрясся всем телом. Словно его голым выбросили на ветер и снег.

Охотники тангу подстерегли оборотня у Котловины. Они напали на него, как только он ступил на тракт, ведущий к Хладу.

Оборотня ранили, но он сумел оторваться от охотников. Они гнались за ним до самого поселка.

Йоро-мангу добежал до частокола. Он кричал и звал жителей Хлада на помощь. «Злые тангу напали на меня! – кричал он. – Они хотят отнять мое золото!».

Охотники верхом на собаках догнали его и проткнули острыми стрелами. Им не нужно было золото, им нужен был кусок мертвой звезды за пазухой оборотня. И его тело, которое следовало сжечь по наказу Небесного Человека.

Они привязали мертвого йоро-мангу к собакам и поволокли в лес. Жители Хлада кричали и стреляли им вслед.

На следующий день поселенцы пришли в деревню тангу. Много мужчин с ружьями и «громовые сани».

Белые люди были очень рассержены тем, что тангу убили их собрата. Они не захотели слушать про духов Ледяной Котловины. И не поверили, что сгоревший на костре золотоискатель был оборотнем.

Они ударили шамана, повалили столбы предков. Они кричали и стреляли в воздух. Они требовали, чтобы тангу сломали луки и копья и выдали им убийц.

В них было совсем мало от людей и много от своры волков, почуявших кровь. Очень нехорошее они сделали в тот день в деревне.

На этом месте дед Ойон замолчал.

19

– Мой народ ушел, - сказал он через некоторое время. – Он больше не мог охранять Гиблый Край. Другие народы тангу стали жить рядом с большими людьми. Они забыли Небесного Человека. Среди них перестали рождаться настоящие охотники.

Дед Ойон взял у Михи чашку и долил в нее отвара.

– Остался только я, – сказал старик. – Несколько лет назад Сай Олах наслал бешенство на собак, и они загрызли хромоногую Майатэ. Я взял к себе ее дочь, Хатэ. Со временем она могла бы стать хорошей охотницей и сторожить Кагалым. Но времени больше нет.

– Почему? – спросил Миха.

При имени Хатэ он очень оживился. Как бы узнать у деда, когда девушка вернется?

Слова деда Ойона заставили его вмиг отвлечься от мыслей о крепком теле охотницы.

– Духи Гиблого Края попробовали чистой крови. Йоро-мангу, человек с мертвым сердцем, пробрался в поселок белых людей. Большое зло проснулось. Скоро оно будет повсюду.

Май Сурга по кличке Нож, капитан Снежных Следопытов

20

Говорят, что душа обычного человека сделана из глины, замешанной на воде. Душа воина – из стали, закаленной в крови.

Душа Снежного Следопыта должна быть отлита из лучшего боевого железа и остужена в холоде вечных льдов. Иначе ему не уцелеть долгой полярной ночью, где враг беспощаден, а смерть внезапна.

Именно таким был Май Сурга. Гроза разбойничьих троп, незаконных трапперов, лихих золотодобытчиков без патента. Мастер ножевого боя, инеистая тень.

Но даже он замялся перед дверью в дом Атмоса, не зная, как войти и что сказать.

– Будь здрав, Алан, – Следопыт откинул с головы белый капюшон, присыпанный снегом.

– Здрав будь, капитан. Проходи. Мой дом – твой дом.

Сурга старательно потоптался у порога, обтряхивая сапоги и рукава. Повесил плащ на гвоздик, оставшись в холщовых толстых штанах и телогрейке, оплетенной ремнями бандальеры. Поперек груди желтели костяные рукоятки знаменитых ножей Мая.

Следопыт обернулся к правому углу при входе. Там у поселенцев в обычае было ставить домашний оберег. Деревянному столбику с резными лицами людей и зверей следовало поклониться, ступив через порог.

Но у просвещенного Атмоса оберега, понятно, не было. Май Сурга чуть было не отвесил привычный поклон паре валенок и запасным лыжным палкам.

– Сколько раз тебе говорить, Алан, – буркнул Май. – Не стоять твоему дому спокойно без сторожа. Эх, городские…

– Не томи, Май, – Атмос стоял перед капитаном, скрестив жилистые руки на груди. – Есть новости?

Сурга был Снежным Следопытом. Спроси у него, что такое милосердие?

Милосердие для раненого Следопыта – это удар ножом в основание затылка. Быстрая смерть из рук товарищей избавляла от позорного плена и пыток.

Ожидание тоже в некотором роде пытка. Это знает каждый, кто хоть раз вылежал несколько часов в засаде, зарывшись в снег и согреваясь одним «эрвидоровым наваром» из фляжки.

– Новостей нет, – сказал Май, не отводя взгляда от серых глаз Атмоса. – И не будет, Алан. Я отозвал людей, ветер снова крепчает. Всё, что нам удалось найти на тракте – вот.

Он протянул Атмосу обломок Михиной лыжи.

21

Мастер Недр оказался крепок. Не зря он был единственным из городских, с кем Май Сурга свел дружбу.

Молча постоял он, крутя в руках обломок сыновней лыжи. Ничего больше не спросил у Следопыта.

И хорошо. Что мог сказать ему Май?

Волки? Разбойники? Тангу?

Неизвестно.

Конечно, Следопыт обойдет и расспросит местных. Еще десять раз обыщет тракт и прилегающий лес вдоль и поперек.

Но раньше утра, раньше весны глупо надеяться найти хотя бы Михины кости. Тайга бывает коварна. Схватит, спрячет, занесет снегом, закидает настом.

Жену Алана, Мару, вон, так и не нашли. Только серебряную цепочку с кулоном, когда стаял снег, отыскал неведомо как и принес Алану дед Ойон. Говорил, вывели его собаки.

Пес разберет этих собак тангу. Нюх у них и правда острее, чем у наших. Волчий нюх. Отец Сурги их иначе, как волками, и не называл. А самих тангу звал «волчатниками».

Эх, кабы слушались волки-собаки кого-то, кроме своих маленьких хозяев, завтра же погнал бы их Май от Хлада до самой Котловины. Может, и унюхали бы чего.

Просить же у местных помощи бесполезно. После того, что учинили отец Мая сотоварищи в деревне деда Ойона, ни один тангу с человеком в плаще Следопыта даже говорить не станет.

Но как бы то ни было, шансов отыскать Миху живым никаких. Сутки в зимней тайге, без огня, без еды… Май сам бы на такое вряд ли решился. А тут мальчишка, зеленая поросль.

Жалко Алана. Теперь он совсем один.

– Давай выпьем, капитан, – сказал ровным голосом Атмос. – За покой Михи.

– Святое дело, – согласился Май Сурга. – Только сам знаешь, мне крепкого нельзя, я на обходе.

– Садись за стол. Я принесу вино с ледника.

Миха Атмос, сын Алана Атмоса

22

Миха отбросил шкуры и вскочил на ноги. Голова здорово кружилась, но ничего, стоял.

– Если оборотень в поселке, надо скорее бежать туда. Предупредить отца. Предупредить людей.

– Не спеши, – качнул головой дед Ойон. – Ты едва ушел от клыков Кагалыма. И опять спешишь в них очутиться?

– Ты меня все равно не удержишь, дед, – решительно сказал Миха. – Где моя одежда?

Старый тангу вздохнул. Пошарил рукой за спиной и протянул Михе кучу скомканных вещей.

– Забирай, что твое, – сказал он со значением. – Что помнишь, забирай.

Голос деда Ойона зазвенел. И голова Михи вместе с ним.

Протянув руку за одеждой, он увидел повязку на своем запястье. Бурую от засохшей крови.

Миха вспомнил боль от волчьих зубов.

Неживые лица Хозяев Кагалыма.

Треск черного льда.

Миха Атмос вспомнил смерть своего отца.

Алан Атмос, Мастер Недр

23

Он вернулся с ледника с двумя кувшинами в руках.

Май Сурга острым взглядом Следопыта приметил печати на горлышках, одобрительно кивнул. Окрестности Толоса, удобренные вулканическим пеплом, давали лучший в Россыпи виноград. Братства Виноделов из Валита, Хамона и Самана вели за него настоящую войну, нанимали солдат и строили укрепления вокруг виноградников.

Немудрено, что толосские красные вина называли «кровью».

Таким вином не грех обмыть благополучное путешествие Михи в Небесный Край.

– Держи-ка, – сказал Алан, протягивая Маю один кувшин.

Следопыт бережно принял кувшин двумя руками, обернулся с ним к столу. Он никого бы не потерпел за спиной, кроме близкого надежного друга. Такого, каким был ему Алан Атмос.

Что такое «друг»? Просто слово.

Слова ничего не значат для человека Черного Льда.

Рука Атмоса нырнула во второй кувшин и тут же вернулась с ножом из темного кристалла. Густое красное вино стекало с него, так похожее на кровь.

Но осколок небесного льда требовал настоящей крови.

Алан ударил капитана Следопытов в спину черным ножом. Изо всех сил, пробивая телогрейку и все, что было под ней.

Ниже левой лопатки. Повернув руку так, чтобы ледяное острие ножа отломилось и осталось в ране.

В сердце Мая Сурги.

Алан Атмос, слуга Черного Льда

24

Не сон. Явь.

Свеча Тревоги погасла в его руке. Невозможно. Как и то, что буран утих в ту же секунду.

Алан Атмос увидел их перед собой.

Три огромных фигуры в доспехах из серебристого металла. Рядом с ними он ощутил себя карликом, и дело было не только в их неимоверном росте.

– Кто вы? – прошептал он. – Зачем вы пришли к нам?

Их неподвижные лица. Белые глаза. Губы, как запекшаяся кровь.

Они не шевелились, когда он услышал три голоса, сливавшиеся в один.

– Мы принесли вам свободу.

Лезвие огромного меча сверкнуло перед глазами Алана. В лунном свете оно выглядело сделанным из чистого прозрачного льда.

Он узнал холод, от которого останавливалось сердце и жизнь замирала.

Только холод, от начала и до конца времен. Холод, в котором мир нашел свою смерть.

И родился заново – холодным, сверкающим и чистым.

Миха Атмос, сын Алана Атмоса

25

Миха хотел, но никак не мог прекратить плакать. В носу щипало, и совиное лицо деда Ойона расплывалось в глазах.

– Я видел, – выдавил он. – Я прятался за деревом и видел. Их главный проткнул отца мечом. Ледяным мечом. Насквозь. И поднял его над землей. Меч выпил у отца кровь, а взамен влил в него черную жидкость. Она текла внутри меча.

– Это кровь самих Хозяев, – сказал тангу.

Миха его не слушал.

– Потом главный учуял меня. Повернул голову в мою сторону и втянул ноздрями воздух. Я подумал, что он и меня так сейчас проткнет. И побежал. Дальше не помню.

Миха замолчал, понурился.

– А мой отец правда умер? – спросил он, утирая кулаком глаза.

Дед Ойон положил ему на плечо сухую руку.

– Твой отец не живой и не мертвый. Он теперь йоро-мангу, слуга Кагалыма. Его душа принадлежит Хозяевам. Тебе не надо ходить к нему.

– Как я могу ему помочь?

Дед Ойон молча кивнул на стену жилища. Повернув голову, Миха увидел его ответ.

Изогнутый полумесяцем лук тангу. И колчан, полный стрел с серебряными наконечниками. Оружие охотника за оборотнями Гиблого Края.

Алан Атмос, слуга Черного Льда

26

Алан вышел проводить капитана за околицу. Стоял с ним рядом, пока тот надевал лыжи, завязывал плащ и накидывал капюшон.

Они не разговаривали. Людям Черного Льда не нужны лишние слова.

Май Сурга ушел в ночь. С собой он уносил пять черных ножей.

По одному на каждого из своих лейтенантов.

Алан Атмос смотрел ему вслед, стоя у порога. Одетый по-домашнему, он не замечал мороза. Из его рта не шел пар.

Капитан Следопытов скрылся из виду. Атмос спустился в ледник.

Глыба черного льда уменьшилась совсем ненамного после того, как он изготовил ножи.

И она по-прежнему тянула его с неодолимой силой.

Алан положил обе руки на лед. Его пальцы свободно погрузились в глыбу.

Он услышал голос Хозяев.

Голос сказал, что он должен делать дальше.